А между этих дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько девушек участвуют в этом разговоре обо всем на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «
Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят белых кошек: половина компании находит, что это безвкусие, — белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает белых кошек.
— Мои сказки, не так, как у иных, длятся
тысячу и одну ночь, — того и смотри, как сон в руку. Нет, я скорей отгадчик. Давно известно, что мельник и коновал ученики нечистого. Вот, например, с позволения вашего молвить, господин оберст-вахтмейстер, я знаю, зачем вы идете по этой дороге со мною.
Неточные совпадения
Прожил ли
один час из
тысячи одной ночи, просидел ли в волшебном балете, или это так мелькнул перед нами
один из тех калейдоскопических узоров, которые мелькнут раз в воображении, поразят своею яркостью, невозможностью
и пропадут без следа?
«Если ты действительно любишь ее, — шептал ему внутренний голос, — то полюбишь
и его, потому что она счастлива с ним, потому что она любит его…» Гнетущее чувство смертной тоски сжимало его сердце,
и он подолгу не спал по
ночам,
тысячу раз передумывая
одно и то же.
— Меня?!. Ха-ха!.. Привела меня сюда… ну,
одним словом, я прилетел сюда на крыльях любви, а выражаясь прозой, приехал с Иваном Яковличем. Да-с. Папахен здесь
и сразу курсы поправил. Третью
ночь играет
и на второй десяток
тысяч перевалило.
Во всем городе потом говорили, что он тогда, укатив с Грушенькой в Мокрое, «просадил в
одну ночь и следующий за тем день три
тысячи разом
и воротился с кутежа без гроша, в чем мать родила».
Вот о чем задумывался он, проводя
ночи на Рублихе.
Тысячу раз мысль проходила по
одной и той же дороге, без конца повторяя те же подробности
и производя гнетущее настроение. Если бы открыть на Рублихе хорошую жилу, то тогда можно было бы оправдать себя в глазах компании
и уйти из дела с честью: это было для него единственным спасением.
Саженях в пяти от нас земля на большом пространстве была покрыта толстым пластом чего-то густого, серого
и волнообразного, похожего на весенний, уже начавший таять, снег. Только долго
и пристально всматриваясь, можно было разобрать отдельные фигуры овец, плотно прильнувших
одна к другой. Их было тут несколько
тысяч, сдавленных сном
и мраком
ночи в густой, тёплый
и толстый пласт, покрывавший степь. Иногда они блеяли жалобно
и пугливо…
Невинным
и единственным его развлечением было то, что он, сидя в своей комнате, создавал различные приятные способы жизни, посреди которых он мог бы существовать: например, в
одно холодное утро, на ухарской тройке, он едет в город; у него
тысяча рублей в кармане; он садится играть в карты, проигрывает целую
ночь.
— Вам это странно слышать, — продолжала она, — а вы не знаете, что когда меня, глупую, выдали замуж, так все кинули, все позабыли: мать
и слышать не хотела, что я страдаю день
и ночь, Леонид только хмурился, вы куда-то уехали, никому до меня не стало дела,
один только он, у которого
тысячи развлечений, пренебрег всем, сидел со мной целые дни, как с больным ребенком; еще бы мне не верить в него!
При воспоминании о милом Бестуди я невольно перенеслась мыслью далеко, далеко, за
тысячи верст. В моем воображении встала чудная картина летней Дагестанской
ночи… О, как сладко пахнет кругом персиками
и розами! Месяц бросает светлые пятна на кровли аулов… На
одной из них — закутанная в чадру фигура… Узнаю ее, маленькую, хрупкую… Это Гуль-Гуль! Подруга моя, Гуль-Гуль!
Висленев, грызя сухарь, распечатал конверт
и прочел: «Примите к сведению, еще
одна подлость: Костька Оболдуев, при всем своем либерализме, он женился на Форофонтьевой
и взял за нею в приданое восемьдесят
тысяч. Пишу вам об этом со слов Роговцова, который заходил ко мне
ночью нарочно по этому делу. Утром иду требовать взнос на общее дело
и бедным полякам. Завтра поговорим. Анна Скокова».
Он ей верил; факты налицо. Рудич — мот
и эгоист, брюзга, важнюшка, барич, на каждом шагу «щуняет ее», — она так нарочно
и выразилась сейчас, по-мужицки, — ее «вульгарным происхождением», ни чуточки ее не жалеет, пропадает по целым
ночам, делает истории из-за каждого рубля на хозяйство, зная, что проиграл не
один десяток
тысяч ее собственных денег.
К архимандриту обедать! А на поле возле ярмонки столы накроют, бочки с вином ради холопей
и для черного народу выкатят.
И тут не
одна тысяча людей на княжой кошт ест, пьет, проклажается до поздней
ночи. Всем
один приказ: «пей из ковша, а мера душа». Редкий год человек двадцать, бывало, не обопьется. А пьяных подбирать было не велено, а коли кто на пьяного наткнулся, перешагни через него, а тронуть пальцем не смей.
Ваши управляющие-поляки, эти подлые шпионы, все эти Казимиры да Каэтаны рыщут от утра до
ночи по десяткам
тысяч десятин
и в угоду вам стараются содрать с
одного вола три шкуры.